Экономическая теория в поисках выхода из кризиса

I

Кризис, переживаемый сегодня миро­вой экономической наукой, уже давно об­суждается в экономических публикациях[1]. За последнее двадцатилетие о нем писали многие наши известные ученые - эконо­мисты[2]. Некоторые авторитеты и адепты «экономике» на Западе, вплоть до лауреа­тов Нобелевской премии, также признают нарастание кризисных моментов в запад­ной экономической науке.

Сегодняшний мировой финансово-эко­номический кризис еще раз напомнил нам о кризисе, переживаемом мировой экономи­ческой наукой. Ее неспособность осмыслить возникающие практические проблемы, от­ветить на драматические вызовы современ­ности в очередной раз заставляет экономис­тов задуматься о причинах сложившейся в экономической теории ситуации и о возмож­ных путях повышения ее практической эф­фективности. Так, на проведенном недавно в Вятском социально-экономическоминститу - те Междисциплинарном симпозиуме, посвя­щенном кризису современной науки, проф. Ю. М. Осипов отметил, что данная им еще в 90-х гг. оценка состояния экономической те­ории как кризисного остается справедливой и сегодня [4, 95]. «Нынешний кризис - это процесс разрушения «воздушных замков», возведенных на ложных основаниях» [7, 25], - считает проф. В. С. Сизов. В возве­дении этих оснований, по нашему мнению, экономическая теория приняла активное участие. Так что «лжеэкономика» [там же] и «мнимая теория (лженаука)» [6, 49] идут сегодня рука об руку, способствуя воспро­изводству друг друга.

На научно-методической конференции «История экономической науки в России: исследования и преподавание», прошед­шей в 2009 г. на экономическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета, целый ряд участников[3] не только указали на связь обоих кризисов друг с другом, но и попытались подверг­нуть кризис экономической теории теоре­тическому анализу.

II

Попытаемся обобщить и до некоторой степени систематизировать представления участников конференции о причинах, сущ­ности и путях выхода из кризиса экономи­ческой теории, учитывая также мнения авторов некоторых других публикаций.

1. Главной, определяющей все осталь­ные, негативной характеристикой совре­менной экономической теории является ее перегруженность идеологическими функ­циями. Истоки кризиса мировой экономи­ческой науки лежат в позапрошлом веке, когда единая до того экономическая наука разделилась на два идеологически про­тивоположных направления, для которых защита идеологических догм стала более важной задачей, чем воздействие на прак­тическую хозяйственную жизнь [3, 169]. Но и сегодня, когда неоклассическая кон­цепция считает себя прочно утвердившей­ся в «мейнстриме» парадигмой, главной ее функцией остается именно идеологическое воздействие на общественное сознание, за­щита выработанной ею ранее «неокласси­ческой догматики» [3, 82]. Она остается не столько научной концепцией, сколько клас­сово-идеологической конструкцией, «неок­лассическим вероучением» [3, 82].

Экономическая теория сегодня включе­на в целенаправленное и преднамеренное, в формулировке А. В. Бузгалина, «полити­ко-идеологическое манипулирование» [1, 68] сознанием всего населения. Как его со­ставная часть, как «элитный и эзотеричес­кий механизм подавления и манипуляций» [10, 351] сознанием наиболее образованной части общества, она выступает как «способ мифологизации сознания через экономи­ческий дискурс» [10, 351]. Эту свою роль, по мнению А. В. Орлова, экономическая теория осуществляет «путем отчуждения его (экономического сознания. - С. В.) от реального мира» [6, 49]. Отрыв от действи­тельности, создание в общественном со­знании иллюзорной, беспроблемно-благо­стной картины экономической жизни - это одновременно и главное средство, и глав­ная цель экономической псевдонауки.

2.  Идеологическая функция экономи­ческой теории вступает в конкурирующее противоречие с ее основной, научно-позна­вательной, функцией. Истинность теорети­ческих построений приносится ею в жерт­ву их наглядности и псевдоубедительности. «На смену анализа причинно-следственных связей и отражения их в системе научных категорий пришел анализ функциональных зависимостей» [3, 95] и «абстрактное мо­делирование» [3, 83], «создающее иллю­зию их прикладной значимости» [3, 178]. Логической увязке категорий и выведению их друг из друга не уделяется достаточного внимания. Основополагающие, системооб­разующие понятия, такие как полезность, ценность, стоимость, цена, остаются без обоснования [3, 170].

3.  Из идеологогической зашореннос - ти экономической теории проистекает и ее низкая практическая (диагностическая, прогностическая и проективная) эффек­тивность [3, 178].

Понятно, почему марксистская полити­ческая экономия не смогла предвидеть кри­зис социализма как попытки практического воплощения марксизма. Но ведь и неоклас­сическая теория не смогла предсказать, а затем объяснить причины крушения пла­новых экономик социалистического лагеря [3, 176]. Как не смогла она до этого пред­сказать и триумф марксизма в России, и «Великую депрессию», и сегодняшний ми­ровой финансово-экономический кризис.

4.  Идеологизация науки в широком смысле означает, что она ограничивается исследованием, выражением и обеспече­нием условий реализации текущих интере­сов отдельных социально-экономических групп в ущерб текущим интересам других групп и будущих перспективных интересов всего общества. При этом интересы одной группы и отражающие их научные положе­ния выдаются за интересы всего общества и за всю науку в целом. Иначе говоря, идео­логизированная теория объявляет свою монополию на научное знание вообще. Происходит «монополизация научного зна­ния» [3, 53], не отделимая от его идеологи­зации. Так возникают «экспансионистские притязания неоклассики ... на создание универсальной ... объяснительной модели явлений экономической ... жизни» [3, 82], ее попытки списать со счета марксистскую политическую экономию и «представить становление целостной экономической те­ории как (результат, - С. В.) ... смены мо­нопольных парадигм, а не взаимодействия конкурирующих программ» [3, 83].

5.  Следующим следствием идеологи­зации экономической теории, наряду с ее монополизацией, выступает наруше­ние целостности и стройности ее здания и превращение ее в «поток», отдельные «струи» которого непонятно как связаны друг с другом. Фрагментарность концеп­ций, образующих «мейнстрим», их «спон­танная плюрализация, ... эклектизм, ... эмпиризм...» [3, 178] бросаются в глаза. Разорванность неоклассического знания - это оборотная сторона его монополиза­ции. «Отсутствие целостности ... можно объяснить ... явным или скрытым гос­подством мировоззренческих идиологем в сфере науки» [3, 178].

6.  В продолжение тенденции бесконеч­ного дробления экономической науки и как реакция на осознание теоретической огра­ниченности монополизированных концеп­ций «мейнстрима» на Западе продолжаются попытки создания новых, не отягощенных экономической догматикой теоретических «измов», например: эволюционизма, инс- титуционализма, неоинституционализма [3, 124].

7.  Мировой экономический кризис про­демонстрировал «последствия доминиро­вания в практической экономической поли­тике одной из научных доктрин» [3, 52] и, по сути дела, поставил вопрос об ответс­твенности экономической теории за них и, прежде всего, неолиберального направ­ления, являющегося ее «мейнстримом» [3, 52]. Не будет преувеличением заключить, что экономическая теория, воздействуя на формирование экономической политики своими недостаточно обоснованными ре­комендациями, способствовала зарожде­нию мирового финансово-экономического кризиса.

И кто знает, какие еще более разруши­тельные кризисы ожидают человечество в будущем, в то время как пребывающая в кризисе экономическая теория, перефрази­руя Беранже, «навевает ему сон золотой».

III

Представляется, что для преодоления кризиса, в котором находится экономичес­кая теория, она прежде всего нуждается в деидеологизации, одним из путей кото­рой может быть, если можно так сказать, ее «философизация». То есть расширение предмета ее исследования за пределы то­варно-денежного общественного хозяйс­тва. Законы функционирования экономики, действующие на текущий момент, следует исследовать в контексте законов развития общественного производства, действи­тельных и для прошлого, и для будущего, выявляя при этом исторические условия, в которых существующий механизм функ­ционирования должен уступить место но­вому. Причем стержень, движущую силу развития производства и общества следует искать не в узких исторических границах существования и развития этого общества, какими ограничивал себя исторический материализм, а в гораздо более широких границах развития жизни и природы в це­лом, что можно осуществить в рамках фи­лософии хозяйства. На ее методологичес­кой платформе вполне возможны научное переосмысление законов экономического развития и корректировка вроде бы уже ус­тоявшихся представлений экономической теории.

Более конкретно можно сказать, что, по нашему представлению, целям деидеологи - зации экономической теории на путях пре­одоления ее кризиса могло бы способство­вать включение в предмет ее исследования законов индивидуального потребления - общих и для всех живых организмов, и для человека законов обмена веществ и энергии с окружающей средой. Законы эти действуют далеко за пределами экономи­ческой сферы и имеют общефилософское значение. Разработка теории потребления - это давно назревший в экономических ис­следованиях вопрос [9, 81-88].

Многие российские экономисты счи­тают, что выход из теоретического кри­зиса может лежать на путях возвращения экономической науке ее былого единства, преодоления теоретических противоречий между ее классическим и неоклассическим направлениями. А для этого - на пути за­вершения теоретической разработки фун­даментальных категорий и понятий, ко­торые можно было бы положить в основу единой категориальной системы.

Например, А. В. Орлов считает, что «за­дача состоит в нахождении и обосновании материальной основы стоимости и на этом фундаменте разработке и предложении ра­ционалистического подхода к объяснению реально происходящих в экономике процес­сов. В настоящее время экономическая на­ука находится в самом начале этого пути - на пути к созданию общей экономической теории» [4, 49].

Еще более важным для этой цели, по нашему представлению, является нахожде­ние материальных, объективных основ по­нятия полезности в его взаимоотношениях с понятиями стоимости, предельной полез­ности, ценности и цены.

IV

Понятие полезности отдельно взятого, индивидуального блага в экономической системе К. Маркса оказалось почти не вос­требованным. Его вытеснила отличная от него категория потребительной стоимос­ти, несущая в себе не только индивиду­альную качественную, но и общественно обусловленную количественную опреде­ленность. Но в марксистской политичес­кой экономии полезность сохранила свое категориальное значение как объективное свойство продукта труда удовлетворять в определенной степени конкретную потреб­ность человека. Именно такое понимание полезности, необходимое для целей на­роднохозяйственного планирования, было заложено в Советское время работами С. Г. Струмилина. В работах В. Т. Смирно­ва и В. А. Сибирцева исследовались воп­росы измерения общественной полезности (т. е. полезности количественно определен­ных частей совокупного общественного продукта) в связи с поиском теоретических подходов к незатратной концепции плано­вого ценообразования. Отдельные важные, по нашему мнению, аспекты объективного понимания полезности и ее практическо­го использования затрагивались в работах В. Н Сергиевского, И. Г. Львова, А. М. Ко­гана, Р. Т. Зяблюк, И. Г. Иохина, М. Эрпер - та, специалистов в области квалиметрии (Г. Г. Азгальдова) и других. Но в них ос­тался без ответа вопрос о соизмеримости полезностей разных благ. В. И. Сиськов и В. Я. Ельмеев предлагали это сделать на основе учета экономии затрат труда в пот­реблении продукта. Причем экономии, ко­личественно превышающей, по их мнению, все затраты на его производство. К сожа­лению, метод расчета этой экономии ими не был разъяснен. Дальнейший процесс развития теории полезности в России был существенно подорван переносом усилий экономистов на неоклассическое направ­ление, где вопрос об измерении и соиз­мерении полезностей благ обходится сто­роной. «Полезность, - пишут, например, К. Р. Макконнелл и С. Л. Брю, - понятие субъективное и не поддается количествен­ному измерению» [5,31].

По нашему представлению, полезность любого единичного блага следует рассмат­ривать как его вклад в воспроизводство жизни человека и его способности к труду. То есть как объективное, подлежащее не только субъективной оценке, но и научно­му количественному анализу и обществен­ному предвидению, практически значимое для регулирования общественного произ­водства явление. Такое же объективное, как потребность в этом благе, удовлетворяемая им на ограниченный промежуток времени с определенным результатом. Излагаемый ниже подход к измерению и соизмерению полезностей благ основан на учете того, что к экономически значимому, действительно конечному результату - к воспроизводству жизненных, интеллектуальных и трудовых способностей, как каждого отдельного че­ловека, так и общества в целом - приводит удовлетворение не отдельно взятой по­требности, а всего комплекса имеющихся у человека потребностей [9, 81-88]. Таким образом, чтобы свести полезности всех благ к некоему общему количественному знаменателю, то есть соизмерить, следует выразить их как доли в совокупной полез­ности обычно потребляемого человеком за единицу времени набора благ.

Эти доли имеют однозначную и нагляд­ную скалярную единицу измерения - вре­мя жизни и трудоспособности человека. Полезность каждого блага сводится к тому, что он о участвует в воспроизводстве жиз­ни человека на определенный промежуток времени. Но не тот, после которого у чело­века опять возникает потребность в таком же благе, а от доли в том промежутке, ко­торый воспроизводит весь потребляемый набор благ.

Блага оцениваются и сравниваются по­требителями по времени жизнеобеспече­ния. Наиболее просто это происходит в от­ношении продуктов питания. Если условно предположить, что человеку для того, что­бы прожить один день, достаточно одно­го килограмма мяса, то он очень просто рассчитает полезность пятидесятикилог­раммовой туши кабана, добытого на охоте, которая будет равна пятидесяти дням. Ог­раничив, опять же условно, все потребнос­ти человека тремя одинаково необходимы­ми ему ежедневно пищевыми продуктами (например, половиной килограмма мяса, одним килограммом хлеба и двумя кило­граммами картофеля), мы должны будем признать, что их совместная полезность также равна одному дню жизни. С другой стороны, уже не условно, а вполне реаль­но, хотя и с некоторыми ограничениями, совокупная полезность всех потребленных человеком в течение года благ может быть оценена в 365 дней. Таким образом, можно заключить, что существует принципиаль­ная возможность скалярного количествен­ного измерения полезности благ временем жизнеобеспечения.

Заметим, что в приведенных примерах доступные потреблению объемы благ рав­ны объемам потребностей в них. А теоре­тическое отображение такой равновесной ситуации практического значения не имеет. Ведь главная задача экономической теории, по нашему представлению, заключается в том, чтобы раскрыть механизм достижения такого равновесия, а не его сохранения. Когда нет настоятельной необходимости менять объемы производства или потреб­ления, то нет нужды и в критериях таких изменений. Нет нужды и в использовании понятия «полезность». Другое дело, если, например, требуется оценить целесооб­разность увеличения объема производства какого-либо блага или включения в струк­туру потребления новых, ранее не произво­дившихся благ. Ведь именно в таких слу­чаях у хозяйствующих субъектов возникает необходимость знать, будут ли оправданы затраты на новое благо или на увеличение количества старого блага полезным резуль­татом.

Когда потребитель благ выступает од­новременно и как производитель, оценка их полезности временем жизнеобеспече­ния может быть без затруднения модифи­цирована в оценку рабочим временем. Вос­производство жизни человека неотделимо от воспроизводства его способности к тру­ду. Достаточно лишь приравнять день жиз­ни к рабочему дню, а долю дня жизни - к соответствующей доле рабочего дня. Тогда и производство хозяйствующего субъекта, и его потребление получат один и тот же количественный измеритель, станут соиз­меримыми друг с другом. А сам хозяйс­твующий субъект получит возможность сравнивать свои трудовые затраты с их ко­нечными результатами, выраженными в по­лезности, определять эффективность своей трудовой деятельности и управлять ею.

В результате измерения полезности благ временем трудоспособности, которое обес­печивает их потребление, каждый продукт труда получает две сравнимые количест­венные характеристики: труд как затрату и труд как результат. Первый представляет собою время затраченного на производство продукта конкретного труда, второй - вре­мя потенциального, универсального труда, к которому будет способна воспроизведен­ная потреблением продукта рабочая сила. Сравнение воплощенных в каждом продук­те труда затрат и результатов есть одновре­менно и сравнение полезности уже потреб­ленных человеком благ с полезностью благ, только что им произведенных. Очевидно, что, находясь под сознательным контролем хозяйствующих субъектов, результат их труда (полезность каждого блага) должна превышать затраты. Очевидно также, что без такого контроля, без хозяйственного расчета, основанного на возможности со­измерения затрат и результатов, было бы невозможно ни возникновение трудовой деятельности, ни эффективное развитие общественного производства. Можно по­нять, почему Ф. Визер считал, что «учение об исчислении полезности» [2, 442] есть одновременно и «учение об экономическом расчете» [там же]. Ведь расчет, осущест­вляющийся в индивидуальном сознании каждого хозяйствующего субъекта, - это и есть та «невидимая рука рынка», которая управляет общественным товарным произ­водством.

Поэтому следует предположить, что должна существовать не только принципи­альная теоретическая возможность со­знательного измерения и соизмерения по - лезностей благ, но и простая, конкретная, доступная сознанию каждого хозяйствую­щего субъекта практическая технология такого измерения.

Можно указать на несколько момен­тов, которые упрощают задачу измерения полезности в сознании потребителя, в том числе в условиях неравновесного состоя­ния экономики.

Во-первых, для хозяйствующего субъек­та имеет значение расчет полезности лишь тех благ, которые требуют затрат труда. Поэтому ограниченность всего трудового ресурса, которым он располагает (а вместе с ним - и сырьевого, и денежного, и капи­тального ресурсов), самым существенным образом сокращает перечень продуктов, полезность которых ему практически тре­буется определить.

Во-вторых, задача еще более упроща­ется, если в этом перечне есть продукт с уже известной, выраженной в количестве потенциального труда полезностью. Срав­нивая этот продукт с другим продуктом, а вернее, сравнивая настоятельность и важ­ность потребностей, которые оба они удов­летворяют, хозяйствующий субъект может сделать приблизительный вывод о том, больше или меньше должна быть трудовая полезность второго продукта.

В-третьих, дальнейшее упрощение за­дачи исчисления полезности может проис­ходит, если при сравнении двух продуктов выявляется различие в наборе или интен­сивности содержащихся в них простых потребительских свойств. Например, раз­личия в содержании сахара в двух разных видах фруктов.

В-четвертых, рынок дает хозяйствую­щему субъекту возможность неоднократ­но, возвращаясь к одному и тому продукту, итеративно корректировать субъективную приблизительность оценок полезности. Повторяемость, стандартность, однотип­ность процедур существенно облегчает расчет полезности продуктов хозяйствую­щими субъектами.

В-пятых, многие наиболее нужные про­дукты в многократно повторяющихся вос­производственных актах доказывают свою полезность и эффективность и количест­венно фиксируют ее в сознании людей. Они образуют как бы опорный каркас структу­ры общественного потребления. Очевидно, что их полезности были ранее определены верно, что они оптимально покрывают за­траты труда на производство этих продук­тов. Именно такие продукты (прежде всего продукты питания) и могут использоваться хозяйствующими субъектами как образцы для сравнения с ними полезностей других продуктов.

В-шестых, многие жизненные блага заменяют или дополняют друг друга, и по­этому полезность одних может быть вы­ражена через полезность других, если она известна.

В-седьмых, большинство непищевых продуктов труда выступают своего рода «средствами производства», вернее, средс­твами экономии каких-либо других продук­тов. Все они в конечном итоге опосредству­ют экономию пищевых продуктов и затрат на их производство. Ни один продукт не производится, если он не выполняет этой своей функции экономить общие затраты труда на воспроизводство способности че­ловека к труду.

В отличие от полезности продуктов пи­тания экономия других продуктов и затрат труда на их производство является более видимым и наглядно подсчитываемым ре­зультатом. Поэтому полезность большинс­тва благ может быть сведена друг к другу не только субъективно, в сознании отде­льно взятых потребителей, но и объектив­но, посредством расчета не только потре­бителями, но и другими хозяйствующими субъектами (торговыми посредниками, производителями), а также экономистами, учеными.

Например, посуда и тепловая обработ­ка повышают усвояемость пищевых про­дуктов и сокращают потребность в них. Одежда и жилище сокращают расход энер­гии человека и опять-таки снижают по­требность в пище. Их полезность, сле­довательно, может быть вычислена по времени жизни, которое обеспечили бы заменяемые ими пищевые продукты. Не­сколько более опосредствованно, но по тому же принципу, можно рассчитать и выразить в продуктах питания полез­ность транспортных средств, средств про­изводства, информационных продуктов - практически абсолютного большинства продуктов труда. Методологию сведе­ния полезности «средств производства для средств производства» к полезности «средств производства» можно найти у теоретиков маржинализма. И ничто не мешает распространить ее на предметы потребления.

V

Какие возможности открывает изложен­ное «трудовое» понимание полезности благ для сравнения и поиска связующих звеньев в классической и неоклассической пара­дигмах и, в частности, в теориях трудовой стоимости и предельной полезности?

Понятие трудовой стоимости применя­ется у К. Маркса к условиям равновесной экономики, когда все товары производятся как потребительные стоимости, количес­твенно и качественно соответствующие общественным потребностям. В этих ус­ловиях количественно стоимости товаров пропорциональны затратам на их произ­водство, превышая их на одну и ту же про­порциональную долю. Именно единая нор­ма превышения свидетельствует о равной степени удовлетворенности потребностей хозяйствующих субъектов во всех товарах. Сумма затрат труда может быть конкретно исчислена, но вот размер этого превышения над затратами принципиально неизвестен, так что даже сама возможность его выявле­ния делает понятие стоимости непримени­мым («день измерения стоимости будет ее последним днем»). По К. Марксу, величина стоимости определяется не суммой затрат, а количеством простого абстрактного тру­да, общественно необходимого для вос­производства товара. Абстрактный труд у К. Маркса - это будущая затрата рабочей силы как абстрактной же, потенциальной способности человека к любому труду. Эта способность содержится в организме чело­века и, добавим мы, воспроизводится по­треблением произведенных им благ. Так что на воспроизводство любого блага обществу целесообразно и необходимо направлять лишь столько потенциального труда (буду­щей универсальной способности к труду), сколько способно воспроизвести потребле­ние этого блага. Из сказанного можно за­ключить, что при условии равной степени удовлетворенности потребностей количес­твенные определения трудовой полезности и трудовой стоимости совпадают. Кроме того, оба эти определения содержат прису­щие каждому благу две трудовые характе­ристики, два различных количественно и качественно вида труда: конкретный труд - затрату и потенциальный труд-результат.

Так же, как и величины стоимостей благ, величины их полезно стей пропорциональ­ны затратам на их производство. Таким об­разом, в условиях равновесной экономики трудовые стоимости товаров равны их тру­довым полезностям и совместно выступа­ют в качестве количественных оснований для равновесных рыночных цен. Но когда равновесие рынка нарушается, стоимости перестают определять товарные цены. И единственным ориентиром для установле­ния цен в сознании хозяйствующих субъ­ектов остаются только исчисленные полез­ности товаров. Изменение неравновесных цен оказывает регулирующее воздействие на объемы производства и приводит эконо­мику к новому равновесию и к формиро­ванию новых стоимостей, количественно отличающихся от прежних. Так что стои­мость выступает скорее не центром коле­баний цен, а лишь периодически выявляю­щейся их асимптотой.

Теория предельной полезности, как бы не подчеркивали ее основатели субъектив­ный характер этого понятия, тем не менее, не лишена многих объективных оснований. Так, если степень удовлетворенности по­требности в том или ином благе может оп­ределяться по субъективным ощущениям потребителя, то предел ее насыщения - это уже объективная, предсказуемая величина, которую мы можем определить как объем потребности в благе. Как бы не отклоня­лись друг от друга индивидуальные преде­лы насыщения, на рыночные процессы они не оказывают существенного влияния, по­скольку статистически выравниваются в общественную норму потребления. От­талкиваясь от условия равного насыщения всех потребностей у всех потребителей, теория предельной полезности на самом деле отталкивается от условия равенства объемов общественных производства и потребления. То есть признает, что ведет свой анализ в рамках точно такого же огра­ничения, что и теория трудовой стоимости. И поэтому совершенно правильно делает вывод, что чем бы количественно ни опре­делялись в указанных условиях величины предельных полезностей благ, именно они будут определять количественно и цен­ности благ, и их рыночные цены. То есть при условии равновесия производства и потребления должно наблюдаться ко­личественное соответствие друг другу и предельных полезностей, и ценностей, и абстрактно обозначенных величин трудо­вых стоимостей, и трудовых полезностей, и цен товаров. Но ведь единственно реаль­ной и практически значимой проблемой, которую призвана решить экономическая теория, - это отнюдь не установление при­знаков равновесия экономики, а выявление рыночного механизма, который к этому со­стоянию приводит.

Вероятно, поэтому в трудах теоретиков маржинализма понятие предельной полез­ности не занимает монопольного катего­риального положения. Во многих случаях оно дополняется у них понятиями «абсо­лютной.», «собственной», «совокупной», «ожидаемой» полезности, каждое из кото­рых имеет скорее объективный, чем субъ­ективный характер. И свою методику рас­чета. Причем, по их мнению, «расчет по предельной полезности является гораздо более простым, чем расчет по совокупной полезности» [2, 449], то есть «методом уп­рощения» [2, 474], применимым лишь в частном случае полного удовлетворения потребностей. Отнюдь не «предельные», а именно эти «собственные» полезности, о которых маржиналисты сообщают нам еще меньше, чем о «предельных», тем не менее и должны нести ответственность за количественное обоснование ценностей и цен товаров при нарушении равновесного состояния экономики.

Таким образом, ни теория трудовой сто­имости, ни теория предельной полезности не закрыты от взаимодействия с понятием объективной полезности блага, измеряемой потенциальным трудом, который воспроиз­водит его потребление, и поэтому соизме­римой и с затратами на его изготовление, и с полезно стями других благ. Трудовая стои­мость ничего не потеряет, если приобретет скалярную измеримость благодаря прирав­ниванию к измеренной трудом (в равновес­ном состоянии экономики) полезности. Не потеряет своего субъективного характера и предельная полезность, если откажется от принципиальной «неизмеримости», и бу­дет измерена не частным «упрощенным», а предложенным нами универсальным ме­тодом измерения объективной полезности благ. Но при этом обе эти теории приобре­тут возможность объединения и дополне­ния друг друга в рамках единой, универ­сальной экономической теории. Появится также возможность объективного количес­твенного обоснования уровней ценностей благ и их рыночных цен в условиях не­равновесной экономики [8, 149-160], объ­единения основных, базисных категорий и классической, и неоклассической теорий

-  стоимости, предельной полезности, цен­ности, цены - в единую категориальную систему.

Кроме того, на основе измерения и со­измерения полезностей продуктов труда потенциальным трудом может быть теоре­тически смоделирован механизм планово­го образования неравновесных цен, ориен­тированных не на затраты, а на результаты и приводящих плановое общественное хо­зяйство к равновесному состоянию.